– Совсем неплохо, девочка, – прохрипел он и, к великому изумлению Джессалин, поцеловал ее в щеку.

Джессалин переполняла радость, однако она так устала, что даже не могла говорить. Ноги ее подогнулись, и она бы просто осела на землю, словно спущенный воздушный шар, если бы Майор не поддержал ее под руку.

– Рано превращаться в слабенькую женщину, – просипел он, ослабляя подпругу. – Еще предстоит взвешивание.

Она увидела его по пути к весам. Своего темного ангела. Он стоял у лавочки под веселеньким красно-белым полосатым тентом пивной лавки, сжимая в руке высокую кружку. Их взгляды встретились, и Джессалин поняла, что он ее узнал. Но разве не говорил Маккейди и раньше, что узнает ее где угодно?

Он приподнял шляпу, но не улыбнулся. Выплеснув остаток пива, Он резко повернулся и своей обычной, размашистой, чуть прихрамывающей походкой направился прямиком к игорным столам.

Джессалин взвесили, и служитель сделал на доске положенную отметку. Чтобы красно-черная куртка не привлекала лишнего внимания, она одолжила у одного из жокеев плащ. Плотно завернувшись, она торопливо пошла мимо многочисленных лавочек и лотков к королевской ложе. Как жаль, что она не видела выражения лица бабушки, когда Голубая Луна пришла первой! Однако вернуть время назад невозможно, и Джессалин тешила себя тем, что бабушка и сейчас, конечно же, в блаженном состоянии – состоянии победительницы.

Перепрыгивая через две ступеньки, она поднялась наверх. На самом верху она на секунду задержалась и достала кое-что из кармана жокейской курточки – чтобы купить это, пришлось заложить гранатовое ожерелье матери. Джессалин верила, что этот своеобразный амулет принес ей удачу, помог прийти первой и сделал ее не просто победительницей – отныне Летти всегда будет улыбаться удача.

Леди Летти сидела в шезлонге у самых перил. Она смотрела прямо перед собой – туда, куда так часто они смотрели вместе с покойным баронетом.

Несколько секунд Джессалин молча стояла рядом, глядя на вспаханный копытами ипподром и прислушиваясь к все не утихавшему реву толпы. На глаза набегали слезы – слезы радости и гордости за Голубую Луну, за себя, за то, что давнишняя мечта наконец осуществилась. Она нежно положила руку на плечо бабушки.

– Мы все-таки добились своего, бабушка. Мы выиграли дерби.

Но леди Летти не шелохнулась, не произнесла в ответ ни слова.

Джессалин упала на колени рядом с шезлонгом. Внизу какие-то два джентльмена затеяли драку за места на очередной забег. Солнце садилось, поднялся легкий бриз, неся с собой запах лошадей и навоза. И сладкий, горячий запах победы.

– Бабушка… – прошептала Джессалин и вложила в безжизненную руку дорогую перламутровую табакерку изящнейшей работы.

Глава 24

Темно-красную парчовую портьеру раздвинули с такой силой, что тюлевые гардины уцелели только чудом.

Маккейди оторвал голову от стола и затуманенным взглядом огляделся вокруг. Яркий солнечный свет вонзился в его мозг, как шило.

– Черт подери! – стонал он и метнул убийственный взгляд на жестокого изверга, по недоразумению бывшего его слугой. Желто-коричневые глаза Дункана глядели невозмутимо, словно у монахини в борделе.

– Мне показалось, вы звонили, милорд.

Маккейди с трудом сглотнул. Во рту было такое ощущение, как будто туда забралась крыса и сдохла, не сумев выбраться наружу. В бокале, стоящем на столе со вчерашнего дня, еще оставалось бренди. Маккейди осушил его одним глотком, чтобы хоть как-то избавиться от мерзкого привкуса.

– Сейчас половина десятого, сэр.

– Ну и что? – прорычал граф. Не плеснуть ли себе еще капельку, подумал было он, однако какой-то идиот поставил графин на совершенно недосягаемом расстоянии. И вдобавок тот же идиот вылакал все до дна.

– В десять часов, сэр, – повторил Дункан, демонстративно взбивая подушки и собирая разбросанную по полу одежду. – В десять часов мистер Титвелл и мисс Летти обвенчаются.

– Я тебя еще раз спрашиваю – ну и что?

Маккейди очень хотелось заехать кулаком по красивым зубам слуги, но это потребовало бы слишком больших усилий. И потом, отдача от удара причинила бы еще большие страдания его раскалывающейся голове.

Однако раз мерзавец все равно раздвинул портьеры, Маккейди решил подняться и выглянуть на улицу. Красные и коричневые дымоходы упирались в тусклое небо, и клубы дыма медленно поднимались вверх. Улица была запружена экипажами и пешеходами, как будто у всего Лондона вдруг срочно появились неотложные дела.

Где-то вдалеке слышался звон церковных колоколов.

Маккейди подумал, что гигантский купол собора Святого Павла виден из любой точки Лондона. В этом соборе через каких-то полчаса она станет миссис Титвелл. Он взглянул на часы. Нет, не через полчаса. Через двадцать минут.

Наверное, они с Клари совьют себе гнездышко в Лондоне. А ему придется всякий раз думать, как бы случайно не встретиться с ней. У них не будет ни общих друзей, ни общих интересов. Ведь Клари начнет таскать ее на все эти омерзительные светские балы и приемы, и не пройдет и пяти лет, как она превратится в обычную скучающую лондонскую матрону. Она увянет в Лондоне так же быстро, как вянет сорванная дикая примула. Но для него она навсегда останется непредсказуемой, босоногой девчонкой вересковых пустошей и корнуолльских скал.

Маккейди удивился про себя, до какой степени, казалось бы, чужой человек может повлиять на твою судьбу.

До встречи с Джессалин весь мир для него был окрашен в ровные, серые тона. И вдруг, в один прекрасный летний день, он встретил девушку с волосами цвета солнечного восхода, веснушчатым носом и большим, постоянно смеющимся ртом. С тех пор переменился не только мир вокруг. Переменился и он сам.

Он снова и снова вспоминал, как шел по берегу бухты Крукнек. Сейчас он готов был положить к ее ногам все – и свое сердце, и свою судьбу. Он бы лежал с ней в постели и никогда, никогда не отпустил бы ее, даже удовлетворив сполна свой голод.

А может быть… может быть, случится чудо, и голод останется навсегда.

– Дело, конечно, не мое, сэр, – заметил Дункан, подавая ему бокал. – Но тут какое-то недоразумение. Готов поклясться, что мисс Летти по какой-то непонятной причине любит именно вашу мерзкую физиономию.

– Ты просто сентиментальный болван! Она выходит за него из-за денег.

По крайней мере, так она сказала. Правда, он ей не поверил. Но только верить в иное было еще хуже – в то, что она любит Титвелла больше, чем… Черт бы ее побрал! Ну почему она не похожа на всех остальных женщин в мире? Он не хотел испытывать такие чувства! Он никогда не думал, что способен на такие чувства! Нет, это всего лишь зуд в паху и огонь в крови. Его насмешливые слова возвращались к нему рикошетом, мучительно язвя. «Я просто ложусь с ней в постель, и к утру все проходит». Но, если это так, тогда почему же ему так больно потерять ее?

– Она выходит за него из-за денег, – упрямо повторил Маккейди. Но это ничуть не уменьшило мучительной боли в груди.

Дункан преувеличенно тяжело вздохнул.

– Конечно, может, и так, но…

– Не «может», а так оно и есть, – отрезал Маккейди и сделал большой глоток из поданного слугой бокала. Бедняг едва не поперхнулся от горькой лечебной настойки, приняв ее за бренди. – Черт бы тебя побрал!!!

Дункан придирчиво осмотрел чахлое растение на подоконнике и прищелкнул языком.

– Бедненький ты мой. Боюсь, он долго не протянет, – сказал он, приподнимая пожелтевший лист. – Если бы я сам не ухаживал за ним, то подумал бы, что кто-то специально подливает в горшок яд, причем каждое утро. А помните, сэр, как мы с вами в этой чертовой Испании впятером стояли против пятидесяти французов? Помните, что вы сказали нам в тот день?

Маккейди метнул на него очередной убийственный взгляд.

– Нет, не помню. Более того, плевать я на это хотел.

– Вы сказали: «Давайте возьмем этот проклятый мост и избавим бедняг от еще большего несчастья».