Косматый старик с изъеденным оспой лицом привалился спиной к высокой каменной ограде. Он жевал хлеб с сыром, запивая его элем. Рядом с ним на земле, на блюдце стояли зажженная свеча и открытая канистра с порохом. Время от времени старик, просунув голову в щель в ограде, смотрел на овражек, полого спускавшийся к выходу из туннеля, прорубленного в желтом граните скалы.

Джеки Стаут закончил свою трапезу и грязной тряпкой отер пот с лица, оставив на нем черные разводы. Взглянув на лежащий на коленях молоток, он тотчас же отвел глаза. С некоторых пор он не мог видеть свое излюбленное оружие без содрогания.

Господи, как же кричал тот мальчишка…

Вопил, как петух, перед тем как ему перережут горло. Но еще страшнее был звук, производимый самим молотком – жуткий хруст, вроде того, который получается, если наступишь на огромного черного жука, которыми кишит любая шахта. Все кругом было в крови, а из искалеченной руки торчали острые белые кости. Под конец Стаут рыдал едва ли не громче, чем его жертва.

Правда, хозяину он об этом не рассказал. Не рассказал того, что не смог опустить молоток во второй раз. Что искалечил только одну руку.

Вот почему эту, сегодняшнюю работу надо сделать безукоризненно. Он подложил на рельсы столько пороха, что взрыв услышат даже в Лондоне. Таким количеством можно разнести на кусочки сотню локо-как-их-там…

Вдруг по спине Стаута пробежал холодок, и он молниеносно оглянулся, всматриваясь в небольшую рощицу прямо за своей спиной. Никого, только две вороны каркали друг на друга, сидя на ветке. Мелькнул заяц и тут же шмыгнул в кусты. Джеки потер мясистый нос и пожал плечами. Нервы на пределе, вот и мерещится всякая всячина. Ведь здесь частное владение, полно егерей с собаками, откуда же взяться посторонним. Особенно охрана усердствует сегодня, когда понаехало столько народу, чтобы смотреть на эти… локо-как-их-там. Нет, нечего беспокоиться, никто к Джеки Стауту незамеченным не подкрадется. Эта земля принадлежит хозяину, и он может быть совершенно спокоен.

Хозяин сказал, что локо-как-его-там выедет из туннеля около четырех часов. Джеки вынул из кармана золотые часы с репетиром. Хозяин дал их ему в награду за то, что он хорошо позаботился о руках их маленького друга… точнее, о руке. Джеки снова взглянул на молоток и вздрогнул. Прищурившись, он принялся изучать черные отметины, на циферблате. Ведь он так и не осмелился признаться хозяину, что не умеет определять время по часам.

Тут до его ушей донесся звук, похожий на пыхтение кипящего чайника. Потом из устья туннеля повалил пар. Выругавшись, Джеки отбросил молоток, схватил свечу и начал перелезать через ограду. Из туннеля показалось изрыгающее огонь чудище на колесах. Красные бока сверкали на солнце.

– Черт возьми! – воскликнул Стаут. Паровоз был красно-голубым.

По широкому рябому лицу ручьями тек пот. Красно-голубой, будь он неладен! А ему нужен желто-зеленый.

Снова спрятавшись за оградой, Джеки Стаут еще раз припомнил все напутствия хозяина. В тот момент, когда желто-зеленый локо-черт-бы-его-побрал выедет из туннеля, надо поджечь запал. Джеки отмерил ровно 450 шагов от устья туннеля и подложил взрывчатку под шпалы, на которых крепились рельсы. Это было несложно – ему уже приходилось проделывать подобное в «Уил Пэйшенс». Он пробурил отверстие в скальной породе, наполнил его взрывчаткой и залепил комком глины, предварительно проткнув его гвоздем. Затем вытащил гвоздь, и в глине осталось узкое отверстие. В это отверстие Стаут вставил полую тростинку, набитую порохом, – запал.

– Как только нос покажется из туннеля, сразу поджигай запал, – говорил ему хозяин, рисуя на бумаге запутанные линии и твердя какую-то ерунду о том, на какой скорости движутся эти самые локо-как-их-там, о времени, которое нужно, чтобы проехать такое-то и такое-то расстояние. Джеки не понял ни слова, да и к чему? Он знал то, что ему нужно было знать, – заложить взрывчатку нужно в четырехстах пятидесяти шагах от выхода из туннеля, а запал поджечь, как только появится желто-зеленое чудовище.

Вот только хозяин не предупредил Джеки Стаута о том, насколько трудно будет различить цвета на ярком солнце, да еще в клубах дыма и пара.

Руки Маккейди напряглись, он поднял полную лопату угля и забросил ее в топку. Пот застилал глаза. Вдруг его ноздрей коснулся слабый аромат примулы.

Резким движением головы отбросив с лица волосы, он снова вонзил лезвие лопаты в кучу угля. Но взгляд не отрывался от стройной женской фигуры в темно-красном костюме для верховой езды. Волосы цвета восхода солнца были прикрыты желтой соломенной шляпкой, но на щеки все равно падал золотисто-розовый отсвет. Как же она красива!

Она стояла внизу, а он на площадке, и ее голова едва доходила ему до середины груди. Она наклонилась вперед, якобы что-то ему сказать, и ее рука скользнула в расстегнутый ворот рубашки. Нежные пальцы погладили мокрую от пота кожу, легонько подергали волосы на груди и скользнули к соску. Эта мимолетная чувственная ласка, незаметная для окружающих, зажгла у Маккейди в крови огонь, который был горячее раскаленной топки «Кометы».

– Только что почтовые голуби принесли результат «Молнии Эссекса», – сказала Джессалин, стараясь перекричать свист парового котла. – Семьдесят две минуты.

«Черт побери, – подумал Маккейди. – Хорошее время». Швыряя в топку очередную лопату, он что-то сердито пробурчал себе под нос. По условиям участники выходили на старт с холодной водой в бойлере и пустой топкой. И потому дорога была каждая минута. Паровой котел пыхтел и свистел. Семьдесят две минуты. Черт побери! Он так жаждал победить, что это желание оставляло во рту солоноватый, кровавый привкус. Он должен победить ради нее.

Огонь в топке наконец разгорелся, и Маккейди воткнул лопату в кучу угля. Теперь он мог вдоволь любоваться женой. И, как всегда, сладкая боль пронзила его сердце. Джессалин – удивительная женщина. Без нее он – никто и ничто. Она подарила ему целый мир, и он знал это.

Джессалин подняла голову и широко улыбнулась, заставив его сердце забиться еще сильнее.

– Я хочу поехать с вами, лорд Сирхэй. Маккейди молча протянул ей руку и помог встать рядом на площадке. Ему вспомнилась их первая поездка на паровозе – в то далекое лето. Вспомнилось, как ее дыхание касалось его шеи, как она по-детски задавала искренние, смешные вопросы, как вокруг нее витала атмосфера чистоты, невинности и бьющей через край жизнерадостности. Уже тогда он хотел ее так, как никогда и ничего не хотел в жизни. И сейчас он хотел ее точно так же.

И точно так же, как тогда, он обхватил руками ее тонкую талию, приподнял и поставил в тендер, где стояли корзины с углем и бочка с водой.

– Надеюсь, на этот раз обойдемся без взрывов? – насмешливо поинтересовалась Джессалин, и Маккейди понял, что и она вспоминает о том же. Однако теперь их общие воспоминания были светлыми, без малейшего привкуса горечи.

Наклонившись, он нежно поцеловал ее в губы.

– Мы обязательно победим, Джессалин.

В ее серых глазах светилась такая твердость, что они напоминали скалы Корнуолла.

– Пусть «Комета» летит как можно быстрее, Маккейди. Все или ничего!

Улыбнувшись ей своей задорной, бесшабашной улыбкой, он нажал на педаль, ловко орудуя двумя рукоятками, и машина заработала. Конечно же, при этом он, как всегда, обжегся о раскаленный бок топки. Механизм пришел в движение настолько быстро, что если бы он тысячу раз прежде не повторил каждое движение, то наверняка потерял бы несколько пальцев.

Громыхая и кашляя, локомотив тронулся с места – сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Отработанный пар уходил в трубу, но ветер приносил его обратно, увлажняя лица Маккейди и Джессалин и обдавая их угольной копотью. И вот уже «Крукедстафф» остался далеко позади. Вдоль всей дороги выстроилась плотная толпа. Люди приветствовали каждого нового участника радостными криками, свистом и барабанным боем. Джессалин смеялась и махала в ответ рукой. Она окликнула богатыршу в брюках, и та бросила ей какой-то предмет – что-то похожее на большую желтую луковицу.